Клинический случай - Страница 12

– Она сказала, что Джимми не собирался возвращаться в музыкальный бизнес, пока не встретил ее, – говорю я.

– И вы ей поверили?

– А почему нет? Он не выпустил ни единого альбома со времен «Стоматозника». Если бы вы мне перезвонили вчера, статья получилась бы совсем иной.

Как это низко – сваливать вину за искажение фактов на скорбящую родственницу. Но Дженет, кажется, не обиделась.

– К вашему сведению, – говорит она, – мой брат работал над этим альбомом четыре года. Может, даже пять.

Меня слегка мутит. Какой-нибудь музыкальный журналист наверняка знает о незаконченном альбоме Джимми Стомы, и эту новость он красиво преподаст в другой газете. Я мог бы написать об этом свою статью, если бы вдова Джимми потрудилась поставить меня в известность.

– Вы что-то переменились в лице, мистер Таггер. Пончик несвежий?

– Зовите меня Джек. Почему Клио недолюбливает вас?

– Потому что я вижу ее насквозь, – слабо улыбается Дженет. – Теперь и вы тоже увидели.

Я провожаю сестру Джимми до ее машины; это старая черная «миата». Скорее уж крысиное дерьмо поедет, чем эта колымага. На мой немой вопрос Дженет отвечает:

– Я врезалась в «скорую». – И затем добавляет: – Не бойтесь. Не нарочно.

Я говорю ей, что у меня есть еще один вопрос, самый тяжелый:

– Вы уверены, что ваш брат действительно мертв? Некоторое время она смотрит на меня.

– Хорошо, что вы спросили, – наконец говорит она. – Давайте-ка прокатимся.

Морг всего в двух кварталах от автомагистрали. Здание как две капли воды похоже на все остальные похоронные заведения Америки: колонны, кирпичный фасад и аккуратная живая изгородь.

Я ненавижу морги. Я пишу о смерти – и с меня этого достаточно, но если уж выбирать, я скорее отправлюсь на место убийства бензопилой, чем в похоронную контору.

– Когда вы мне звонили вчера, – говорит Дженет, – я была здесь.

Нам приходится вылезать из ее машины через крышу, потому что смятые двери заклинило.

– Значит, вы уже видели тело? – спрашиваю я.

– Ага.

– Что ж, придется поверить вам на слово, что Джимми мертв.

Дженет снимает солнечные очки, и я вижу, что она много плакала.

– Этому вас учат на факультете журналистики? – спрашивает она. – Верить любому бреду, который услышите? А что, если я вру?

– Вы не врете, – возражаю я, старый матерый журналюга.

Я вхожу за ней внутрь. Какой-то тип, источающий аромат тухлых гардений и похожий на торговца подержанной мебелью, бесшумно скользит по коридору, но, увидев Дженет, резко отскакивает в сторону – очевидно, они уже успели пообщаться.

– Ну что, уже поджарили моего братца?

– Простите? – Тип выдавливает такую улыбку, как будто у него несварение желудка.

– Кремация, Эллис. Припоминаете?

– Еще целый час.

– Отлично, – кивает Дженет. – Я хочу еще раз взглянуть на него.

Эллис, управляющий похоронным бюро, украдкой смотрит на меня. Я знаю этот взгляд – он думает, что я из полиции. Возможно, все дело в моем галстуке: ему самое место в коллекции Джека Уэбба.

Эллис спрашивает:

– Что-то случилось?

Дженет, не дрогнув, отвечает:

– Это барабанщик из первой группы Джимми. Он специально прилетел с Гавайев.

Эллис облегченно вздыхает. Мы следуем за ним по коридору до двери с табличкой «Посторонним вход воспрещен». Слава богу, это не крематорий.

В комнате рядочком стоят четыре деревянных гроба на каталках. Во Флориде каждый труп бальзамируют и кладут в гроб, даже если ему ничего не светит, кроме кремации. Просто у нас есть такой закон – вероятно, его придумали специально для владельцев похоронных бюро. Дженет показывает на светлый ореховый гроб с оранжевой биркой, прицепленной на одну из ручек.

– Билет в печку, – поясняет она.

Эллис угодливо открывает верхнюю половину крышки… и мы лицезреем Джимми Стому.

Учитывая его состояние, выглядит он сногсшибательно. Даже лучше, признаюсь вам, чем на обложках некоторых своих альбомов. Он такой худой и подтянутый – ни за что не догадаться, что в свое время он был потяжелее «Мясного Рулета».

Джеймс Брэдли Стомарти возлежит перед нами в дорогущем прикиде: черном как смоль пиджаке от Армани поверх белой шелковой рубашки, застегнутой на все пуговицы. В ухе сверкает бриллиант. Его стриженые каштановые волосы, подернутые серебром, блестят от мусса. С него должен брать пример каждый покойный рок-музыкант.

Его сестра подходит поближе к гробу, и я ловлю себя на мысли: нам всем повезло, что его тело выловили так быстро. Эллис, похоронный тип, несомненно, со мной согласен: еще один день в компании акул под жарким багамским солнцем – и Джимми понадобился бы закрытый гроб.

Очень плотно закрытый.

– Вы неплохо над ним поработали, – говорю я Эллису, потому что именно это сказал бы придурковатый барабанщик, дружок Джимми.

– Спасибо, – кивает Эллис. А затем добавляет для Дженет: – Он был очень красивый мужчина.

– Да. Джек? – Она манит меня пальцем.

Я прошу Эллиса оставить нас наедине, и он с хорошо отрепетированным достоинством пятится вон из комнаты. Я знаю, он вернется позже – проверить, не испортили ли мы его Рождество, сперев раньше его серьгу у Джимми из уха.

– Бриллианты ведь не горят, – шепчу я на ухо Дженет.

– Пусть Клио об этом думает. Она выбирала гардероб, – отмахивается Дженет, и от этого нравится мне еще больше.

– Что ж, выглядит неплохо. Он, я имею в виду.

– Да, – отзывается она.

Мы стоим рядышком у гроба. Теперь, когда я лично убедился, что Джимми Стома мертв, мне становится не по себе. Я борюсь с желанием немедленно удрать из морга. От трупа пахнет дорогим одеколоном; точно так же пахло от парня, с которым я столкнулся у лифта, когда выходил от вдовы Джимми. Я уверен, это любимый запах Клио. Бедняга, наверное, вспыхнет как факел, когда его сунут в печку.