Клинический случай - Страница 46

– И что такого? – весело переспрашивает Эмма. – Ну в самом деле, Джек!

В машине я врубаю «Стоматозник», выкручиваю ручку громкости до упора и в честь покойного Джея Бернса ставлю Эмме песню, в которой он аккомпанировал Джимми Стоме.

В койке три дня я был счастлив вполне,
Но теперь отпусти – я уже посинел.
Ты совсем ни при чем, о-о-о, не надо обид.
Десна кровоточит, мотор барахлит.
Я люблю тебя, крошка, но заглох, точно трактор,
Я люблю тебя, крошка, но заглох, точно трактор,
Я хочу тебя, крошка, но я… заглох… точно…
ТРАКТОР!

– Прикольно, – неубедительно врет Эмма. Мне не удается ее убедить, что Джимми Стома был гением.

– Ты расслышала, как Бернс играет на пианино?

– По правде говоря, нет, Джек.

– В стиле Литтл Ричарда.

– Кто такой Литтл Ричард? – спрашивает она.

– Ты разбиваешь мне сердце.

Мы подъезжаем к дому Хуана.

– Я тут никогда не была, – говорит Эмма.

– Тогда мне следует тебя предупредить: именно здесь он часто спит с женщинами.

– Я постараюсь не устраивать скандала, – обещает Эмма.

В окнах дома свет не горит. Я решительно стучусь в дверь. Эмма стоит у меня за спиной, сжимая в руках хреновину, которую мы нашли в баллоне.

– Может, его нет дома? – с надеждой говорю я.

– Вон его джип, – показывает Эмма.

Я снова стучу, на этот раз громче. В боковом окне зажигается свет, и вскоре мы слышим голоса, несколько голосов.

– Хуан, – кричу я. – Эй, Хуан, это я!

Дверь приоткрывается.

– Некроман?

– Да. Ты одет?

Хуан высовывает голову и сонно моргает.

– Привет, – говорит Эмма.

– Привет, – отвечает Хуан и заливается краской. – Послушайте…

Но я перебиваю его невнятными извинениями и начинаю пересказывать бурные события вечера. Он обрывает меня на полуслове и приглашает войти. Мы с Эммой садимся рядышком (как голубки) на мягкую софу, а Хуан убегает в спальню переодеться. До нас вновь доносятся голоса, но Эмма и бровью не ведет. Она оглядывается по сторонам и, судя по ее лицу, находит, что у Хуана есть вкус. Через пару минут появляется Хуан в мятых голубых джинсах и рубашке-поло, а вместе с ним сногсшибательная брюнетка, я ее знаю: это Мириам, хирург-ортопед. Она демонстративно вырядилась в рубашку Хуана.

– Мириам, ты ведь помнишь Джека, – говорит Хуан, нервно приглаживая волосы. – А это Эмма, она тоже работает в газете. Она редактор.

Не сказать, что Мириам счастлива познакомиться, но Эмма ведет себя как леди. Женщины холодно здороваются. Хуан умоляюще смотрит на меня, но что я могу сделать? Разве что посочувствовать.

– Мы ненадолго, – говорит Эмма и протягивает Хуану коробочку. – Мы думаем, что это подключается к компьютеру.

Он кивает:

– Ну да. Вот через этот разъем, кабелем. – Из вежливости он показывает коробочку Мириам, которая тоже кивает.

Я украдкой бросаю взгляд на Эмму, в уголках ее рта таится улыбка.

– Это внешний жесткий диск, – поясняет Хуан.

– Для чего он нужен?

– Да для чего угодно. Откуда он у вас?

Мы не можем сказать ему правду, только не в присутствии Мириам. Ей не терпится узнать причину нашего визита – только трагедия мирового масштаба оправдала бы наше вторжение в такой час.

– Это длинная запутанная история, – говорю я Хуану. А Эмма добавляет:

– Джек проводит расследование.

Я и мечтать не мог, что когда-нибудь услышу от нее эти слова.

Хуан мне подмигивает. Я спрашиваю, нельзя ли подключить этот диск к моему компьютеру на работе.

– Можно попробовать, – отвечает Хуан, – но на экране, скорее всего, увидишь сплошную тарабарщину. – И он объясняет, что эта жестянка как мозги без тела. – Нельзя просто так подсоединить ее куда вздумается и ждать, что она заработает как положено. Сначала надо понять, как диск был запрограммирован, только тогда можно будет посмотреть, что там записано.

А то, что там записано, я надеюсь, является ключом к разгадке смерти Джимми Стомы.

– Ты не мог бы попробовать? – спрашивает Эмма у Хуана.

Его взгляд тревожно перебегает с Эммы на Мириам, затем на меня.

– Хм… не сегодня. Может, завтра?

– Ладно, завтра, – соглашаюсь я.

Он пристально вглядывается в мое помятое лицо:

– Слушай, у тебя все в порядке? Выглядишь так, будто скатился по лестнице с третьего этажа.

– Со второго, – поправляю я, криво усмехаясь. – И представь себе, я был трезв как стекло.

Тут Мириам, врач до мозга костей, понимает: она просто обязана продемонстрировать окружающим, что ее на мякине не проведешь.

– Вас избили, Джек, – констатирует она. – Били по лицу.

– Да, и не только. – И тут внезапно на меня накатывает усталость. – Пошли, Эмма. Этим двоим пора баиньки.

До машины я дохожу с трудом. Эмма велит мне садиться на пассажирское сиденье. Я прижимаюсь липким от пота лбом к стеклу.

– Спасибо, что работаешь моим шофером, – говорю я.

– Не за что.

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, чем ты. Поспи.

– Она врач. Мириам. – И по какой-то необъяснимой причине – а может, это побочный эффект сотрясения мозга – я решаю, что Эмма должна узнать: у Хуана высокие требования. Он не спит с кем попало. – Она высококвалифицированный хирург, – прибавляю я.

– Она очень симпатичная.

И тут у меня вырывается:

– Не такая симпатичная, как ты.

– Джек, что за бред ты несешь?

– Молчу-молчу.

Боже, как же мне хреново – это самый неподходящий момент для того, чтобы оказаться наедине с Эммой. Я слаб и могу все испортить. Я прошу ее сделать музыку потише, и она отвечает: «С удовольствием». Это ее приговор «Стоматознику».

Мы подъезжаем к ее дому, она вытаскивает ключ из зажигания: