Клинический случай - Страница 68

В голосе матери появляется знакомый холодок.

– Ты бы послушал себя со стороны. Не сомневаюсь, что есть другие люди, к которым можно обратиться за помощью…

– Да, есть, – соглашаюсь я. – Ты, мам. Ты можешь сказать мне, что случилось с моим отцом.

Суровое молчание, затем она говорит:

– До свидания, Джек.

– Пока, мам. Удачи с кризисом Дэйва.

Девять утра. Хуан уже ушел, а Эмма отмокает в ванной. Я жарю яичницу и слушаю очередную порцию музыкальных вариаций с Эксумы. Не помню, как называется трек, который сейчас играет, – мне трудно сосредоточиться. Прелесть новизны исчезла, и теперь я просто упорно продираюсь вперед в надежде отыскать хоть какую-нибудь зацепку.

У кого-то была причина спрятать мастер-диск на яхте Джимми, но чем больше я слушаю, тем больше недоумеваю, зачем его прятать – или убивать из-за него людей. Некоторые песни вполне ничего, некоторые так себе, а некоторые просто отвратительны. Значит, мы снова упираемся в жестокую правду: проблема не в музыке, проблема в рынке. Если Клио Рио вознамерилась любым путем вернуть записи покойного мужа, возникает простой вопрос (ставящий меня в тупик): зачем? Тинейджеры – основные потребители компакт-дисков на планете – еще не умели ходить на горшок, когда «Джимми и Блудливые Юнцы» разбежались. Даже если предположить, что еще возможно найти остатки верных поклонников группы и разжечь былой огонь в их сердцах, я сильно сомневаюсь, что эта неподготовленная публика проявит хоть малейший интерес к подобревшему и присмиревшему Джимми, живому или мертвому. Если уж ты начал с трэшака, только трэшака фанаты от тебя и ждут. Кто станет платить деньги, чтобы посмотреть, как Дэвид Ли Рот пытается петь, как Джеймс Тейлор?

Я не могу себе представить, что Клио рассматривает альбом умершего мужа как потенциальный платиновый диск или как нежелательную конкуренцию себе любимой. Вероятная прибыль от нового творения Джимми Стомы – это мизер по сравнению с тем, сколько огребет стройная вдовушка, когда выйдет ее собственный компакт, сингл из которого (с причинными местами и всем таким) крутят день и ночь по «Эм-ти-ви».

Итак, мотива я не нашел. И пока я не получил никаких известий от Дженет Траш, я пытаюсь убедить себя, что она была права – у Клио нет ни одной веской причины убивать Джимми, а значит, не будет никакой громкой статьи. А еще это значит, что Дженет, скорее всего, жива, что проникновения в ее дом и в мою квартиру никак между собой не связаны и что в офис шерифа и в контору Чарли Чикла звонила не самозванка, а сама Дженет. Это было бы замечательно.

Как и любому журналисту, мне нравятся тайны и загадочные убийства, но азарту приходит конец, едва начинают страдать невинные люди. Возможно, именно из-за того, что мне хочется верить, будто с Дженет все в порядке, я и склоняюсь к мысли, что ее брат утонул в результате несчастного случая; и что смерть Джея Бернса с этим никак не связана, а является закономерным результатом злоупотребления выпивкой и наркотой в плохой компании; и что спрятанный на борту «Рио-Рио» жесткий диск не доказывает ничего, кроме того, что Джимми Стома, как и многие другие музыканты, хотел любой ценой уберечь свой альбом от акул из звукозаписывающих студий и пиратов. Одному богу известно, где Принц хранит свои мастер-диски.

За завтраком я вываливаю все это Эмме, и она говорит:

– А почему тогда все они лгали?

Она сидит в уголке и намазывает маслом пшеничный тост. К завтраку она облачилась в футболку с рыбой-попугаем – мой единственный сувенир из Нассау, за исключением счетов. Загривок у Эммы еще влажный после ванны.

– Когда ты донимал меня с этой своей статьей, – продолжает она, – ты всегда напирал на то, что вдова путалась в подробностях несчастного случая. И говорила, что муж продюсировал ее новый альбом, тогда как его сестра уверяла, что это неправда. И не забывай про Бернса. Ты говорил, будто он солгал про студийные записи Джимми на Багамах.

– Солгал, это факт.

Джимми занимался этим в одиночку, сказал мне клавишник, тренькал на стареньком «гибсоне». Без подпевки и без музыкантов, уверял он.

– Джек, люди обычно не врут, если только не хотят что-то скрыть, – заявляет Эмма с видом женщины, пресытившейся этим миром, – по-моему, очаровательно.

– Но убийство здесь может быть ни при чем, – возражаю я. – Это даже не значит, что будет из чего состряпать статью. – Под шум электрической соковыжималки я говорю, что люди обычно врут журналистам по многим причинам: от злости, от зависти, из-за чувства вины, желания выделиться. – Иногда врут из спортивного интереса, Эмма. Для некоторых это развлечение.

– Да, знаю я таких.

Такую реплику лучше осторожно обойти стороной, как дремлющую гадюку. Я делаю вид, что всецело поглощен удалением частичек семян и мякоти апельсинов из сока для Эммы.

– Джек, ты когда-нибудь был женат?

– Не-а.

– Но ты думал об этом?

– Только в полнолуние.

Эмма нацепила свои очки для чтения, чтобы лучше оценить мои ответы.

– Я была замужем, – вдруг признается она.

– Я не знал.

– За сокурсником. Наш брак длился два года, две недели, два дня и два часа. И еще мне тогда было двадцать два года. Я не верю в нумерологию, но тут поневоле задумаешься. Потому что все кончилось очень странно. Однажды я проснулась среди ночи, мокрая от пота, меня всю трясло, и поняла, что должна уйти. Поэтому я поцеловала его на прощанье, схватила Дебби и была такова. – Дебби – это ее кошка.

Я сижу за столом так близко к Эмме, что наши руки соприкасаются.

– Он был славным парнем, – продолжает она. – Умный, симпатичный. И из хорошей семьи. Его звали Пол. – Она улыбается. – У меня есть теория на этот счет. Я думаю, у нас с Полом слишком быстро наступила кульминация.