Он только спросил:
– Значит, она сказала вам, что я ее продюсирую?
– Вообще-то она сказала, что продюсирует ее муж.
– Естественно, он был ее продюсером. – Лореаль притопывает ногой в такт музыке. – Такой это был облом, когда он умер. Она прибежала ко мне вся в слезах и говорит, типа: «Не знаю, что мне теперь делать. Мне нужна помощь, чтобы закончить альбом».
– А у меня сложилось впечатление, что альбом был практически закончен, – роняю я.
Лореаль цыкает зубом и с деланой скромностью заявляет:
– Ну, я ничего не буду говорить про Джимми Стому, о'кей? Он хорошо поработал, учитывая, что это был его первый опыт. И я сказал Клио: «Детка, твой альбом может стать еще круче, его надо только слегка поперчить». А она мне: «Давай, приятель. Джимми был бы доволен». Вот так, – продолжает он доверительным тоном, – мы с ней и начали работать. Осталось совсем чуть-чуть.
С радостью он взирает на то, как я записываю каждое его бесценное слово. Думаю, он перестанет улыбаться, если я спрошу его про нетрадиционный способ утешения вдовы Джимми – сунуть член ей в рот. Но я справляюсь с искушением и не затрагиваю эту тему, позволяю Лореалю выставлять себя крутым молодым auteur,терпеливо растолковывающим секреты своего ремесла туповатому журналисту средних лет. Давай вешай мне лапшу – человеку, который пристукивает ногой в байкерском ботинке в такт песни Боба Сигера, льющейся из музыкального автомата, не может нравиться «творчество» Клио Рио. Из-за этой маленькой детали я чуть было не воспылал к нему симпатией, но запретил себе подобную слабость.
– Вы не могли бы прояснить мне один момент? – говорю я.
– Разумеется. – У Лореаля белая девчачья кожа, усеянная коричневыми веснушками, и я готов поклясться, что он слегка нарумянил щеки. Он верен своему одеколону с запахом гниющей гуайявы – это амбре заставляет бармена держаться от нас подальше. То и дело Лореаль отработанным движением откидывает с лица волосы, и его блестящая грива рассыпается по плечам.
– Мне казалось, звукозаписывающие компании не выпускают сингл, пока не готов весь альбом, но песня «Я» вышла уже несколько месяцев назад. Странно, – говорю я, – что диска Клио Рио все еще нет.
– У нее контракт с небольшой компанией, а там дела делаются иначе. – Сейчас Лореаль уже не так радуется, что я все конспектирую. – Кроме того, она такая перфекционистка. Хочет потратить побольше времени, но сделать все по-своему. Но вы правы, на нее давят, чтобы она заканчивала альбом поскорее – и он почти уже готов. Фактически все упирается в одну песню.
– Какую?
– «Сердце на мели». Так называется и сам альбом.
– Это та песня, что она пела на похоронах? – уточняю я.
– Меня там не было, – многозначительно отвечает Лореаль, – но мне говорили, что она ее пела.
Тут нам приносят еще по пиву, и он быстренько хватает свою кружку.
Чтобы не прерывать разговор, я спрашиваю, слышал ли он, что случилось с Джеем Бернсом.
– Слышал, мне Клио сказала. О-хре-неть! – отвечает он. – Джей должен был сыграть для «Сердца на мели».
– А другие «Блудливые Юнцы» работают с Клио?
– Не-а, – отзывается он в промежутке между глотками. Я жду, упомянет ли он сегодняшнюю встречу с Тито Неграпонте, но он говорит: – У Джимми была хорошая команда, но Клио нужен собственный звук. Вот так.
Он встает, лезет в карман джинсов и кидает на барную стойку двадцатку:
– Послушайте, мне пора двигать. Если вам что-то еще понадобится, позвоните в «Лысина Рекорда», это в Лос-Анджелесе, и спросите менеджера по связям с общественностью. Кажется, Шерри ее зовут.
– Спасибо, Лореаль.
Он улыбается и протягивает мне руку, она вся влажная от кружки.
– А как, вы сказали, ваше имя?
– Вудворд. Боб Вудворд. – Я диктую ему имя по буквам. Он тупо кивает. – Удачи с альбомом! – говорю я.
– Спасибо, братан.
Тут я подчиняюсь внезапному капризу подпортить ему мозги.
– А вас все это не пугает? – спрашиваю я, когда мы направляемся к выходу.
– Что «все»?
– Сначала Джимми Стома, потом Джей Бернс – как будто на альбом Клио Рио наложено проклятие?
Лореаль вскидывает голову, отбрасывает назад волосы и смеется:
– Черт, приятель, это просто музыкальный бизнес. Люди каждый день умирают.
В девять пятнадцать утра в воскресенье мне звонит Эмма:
– Привет. Ты проснулся?
Я с трудом держу трубку. Мои веки будто намазаны засохшей грязью. Вчера я выпил всего три пива, так что это не похмелье; я просто вымотался. А Эмма бодро щебечет:
– С тобой все в порядке? Как поживает статья?
Я припоминаю, что Эмма варит отличный эспрессо, и похоже, она уже успела выпить не меньше семи чашек.
– У тебя на сегодня запланированы какие-нибудь интервью? Я подумала, может, тебе нужна компания?
– Конечно, – отвечаю я, будто нет ничего особенного в том, что Эмма вдруг стала моей закадычной подругой. – Но сначала ответь: ты меня целовала прошлой ночью?
– Хммм.
– Когда я лежал на диване?
– Да, полагаю, это была я.
Я слишком слаб и не понимаю, заигрывает она или издевается.
– Мне нужны пояснения, – говорю я.
– Насчет поцелуя?
– Именно. Как бы ты его описала?
– Дружеский, – без колебаний отвечает она.
– Не любовный?
– Не думаю, Джек.
– Потому что мне он показался как раз таким.
– Ты был нездоров. Ты не мог адекватно воспринимать действительность. – По телефону ее не так-то просто раскусить. – Так как насчет сегодня? – переспрашивает она. – Хочешь, заеду за тобой?
– Отлично. Мне нужно поговорить со своим источником в Беккервилле. – Теперь я даже говорю, как Вудворд. Как будто я хочу произвести на нее впечатление. Осталось только сказать, что встреча состоится на подземной стоянке!